Светить всегда...

Не самый оригинальный заголовок, согласна. Просто именно этому я пытаюсь научиться уже несколько месяцев.

По словам очевидцев, совсем недавно я была солнечным и жизнерадостным человеком. Но полгода назад как отрезало. Разучилась улыбаться, и всё. Я поняла это, увидев, что мой почти трёхлетний сын тоже стал вместо улыбки натужно кривить губы и прищуривать глаза, пытаясь изобразить радость.

Уже полгода радость в нашей семье не изображает, а испытывает только один человек – шестимесячный Тимоша. Наш желанный и любимый малыш, появившийся на свет вопреки всему. Вопреки советам врачей, вопреки здравому смыслу.

Дело в том, что после первой беременности мне поставили нерадостный диагноз – системная красная волчанка. Через год после рождения первого ребенка я стала испытывать сильные боли в суставах, с трудом ходила. А еще через полгода – новая беременность. Врачи настаивали на прерывании, предупреждая, что меня ожидает либо выкидыш, либо обострение моей болезни. А я в свои тридцать шесть и со своей волчанкой всё еще мечтала о большой счастливой семье. И малыш, похоже, разделял мои планы.

Беременность была на удивление лёгкой. Ни тебе токсикоза, ни других «прелестей». Наоборот, я почти летала, снова почувствовав силу в ногах. Семь УЗИ плода (из-за диагноза я пользовалась повышенным интересом), все необходимые анализы – всё отлично.

Правда, на 21-й неделе обнаружили фокус на сердечке. Но генетик, посмотрев результаты первого скрининга, сказал: «Переживайте за себя, с ребенком всё нормально». Радостно выдохнув, я доносила до 39,5 недель. Потом плановое кесарево. Бесконечные несколько минут до первого крика.

И вот он, немного хрипловатый, не совсем обычный, но очень родной и долгожданный голос. Я подумала «Всё. Теперь можно и обострение». Потом три минуты счастья. Может быть меньше. Несмотря на постоянную тошноту из-за наркоза, я до мельчайших деталей помню лицо и голос педиатра, с укором спросившего: «Мамочка, вы вообще УЗИ делали?». После моего «Ну да, семь», прозвучал выстрел: «Мы подозреваем у вашего ребенка генетическое отклонение».

В этот момент картинка посыпалась. Я больше ничего не чувствовала. Я была в сознании, отвечала на вопросы. Просто это была уже не я. Рыдающее и беспомощное существо, загнанное в угол, точно не могло быть мной. Я смотрела на себя как бы со стороны. Как будто всё это был страшный сон, дурман после наркоза.

Потом было еще страшнее. Когда я поняла, что проснуться вряд ли получится, как, впрочем, и заснуть, я начала придумывать фантастические версии: «а может, мне подменили ребенка, ведь у моего-то всё хорошо было, ведь у меня вообще такого не может быть!».

А пока я рыдала и пыталась зарыться в песок, мой малыш начал угасать. Родился почти здоровым, но почувствовал, что я отказываюсь признавать его, и чуть было не ушёл. Совсем. В тяжелом состоянии его перевели из реанимации в детскую больницу. Естественно, я не собиралась отказываться от ребенка, хотя в душе надеялась, что он «подкидыш» (до сих пор поражаюсь собственной глупости). Мне не было страшно растить особенного ребенка. Мне больно было осознавать, что это я его родила.

После выписки из роддома я поехала к малышу. Впервые после родов началось наше с ним совместное существование. Двадцать четыре часа в сутки я не сводила с ребенка глаз. Смотрела то с жалостью, то с ужасом. Пыталась привыкнуть. Прерывалась только на рыдания. Спустя несколько дней наблюдений я заметила в «маленьком инопланетянине» родные черты и поняла, что фантастическая версия подмены младенца разрушена.

Потом появилось чувство стыда за собственные мысли, за то, что в операционной, когда ребенка поднесли ко мне, я, захлебываясь слезами, отвернулась. Он хотел мне сказать: «Мама, это же я, я так давно хотел тебя увидеть!», а я отвернулась. За то, что я девять месяцев рассказывала малышу, как сильно его люблю и жду, а потом даже побоялась взять в руки. За то, что у него единственного на кроватке не было написано имя. Мне кажется, даже во взгляде Тимофея, когда он впервые посмотрел на меня, читалось: «Ну что же ты, мама!» За две недели в больнице я почти привыкла к тупой ноющей боли, к осознанию собственной неполноценности.

Но дома ждала новая рана – представление «чудо-чада» семейству. Как оказалось, семейство у меня что надо: приняли, поддержали.

И вот уже полгода мы все учимся жить по-новому. Учимся радоваться каждому дню так же искренне, как Тимоша. Учимся радоваться Тимоше так, как он радуется нам. А ведь именно о такой любви мы все мечтаем. О бесконечной и безусловной. О такой особенной любви, на какую способны только особенные дети.

Поэтому не нужно нас жалеть. Порадуйтесь за нас. В нашем доме просыпается Солнце. Неизменно доброе и светлое. А как согревают его объятья! Поэтому долой жалость к себе и (да простят меня опять же за плагиат) светить всегда, светить везде! Вот лозунг мой и моего Солнышка!